Николай Ивановский Постой, паровоз, не стучите, колеса!

Николай Ивановский, сочинивший эту всенародно известную песню, 11 лет отмотал на зоне

— Сударыня, я тут выпил и вот что скажу. Я матерый волк, клыкастый. Но внутри нежный. Не вздумайте написать обо мне небрежно, я литератор, у меня муха не пролетит!.. Напишите трепетно, с любовью. И закончите моими стихами: «Вино, вино — России дно». Вы поняли?

Эти слова автор песни «Постой, паровоз…» сказал мне пять лет назад в своем интервью для «Комсомолки». А потом с ним случился инсульт. Парализовало руку и ногу, распалась речь. Распад речи — это когда человек все понимает, а выразить ничего не может — слова не поддаются… Вот в таком «аварийном режиме» Николай Ивановский и существует несколько лет.

… На мой звонок дверь открывает Тамара Николаевна, его родная сестра. Она рядом с Николаем Николаевичем с момента его болезни, несет крест без жалоб.

Между «честными ворами» и «суками»

— Здравствуйте, — неожиданно четко говорит сам автор народного шлягера и крепко пожимает мне руку. Увы, в дальнейшей беседе он участвует лишь энергичными «да-да» и кивками головы.

— На «Ленфильме» в его кабинете, раньше каждый день, особенно в вечернюю смену, — сбор, сабантуй. «Наливай!» — вспоминает племянник Саша. — Пели хором. Кстати, «Постой, паровоз…» — не так уж и часто.

Уж какими путями — застольными? — «Паровоз» долетел до Леонида Гайдая, только в «Операции «Ы» Юрия Никулина вдруг запел ее с экрана. Песня стала народной, а ее автор так и остался в тени. Впрочем, он и сам не хотел выпячиваться: никому, кроме друзей, не рассказывал, что «Постой, паровоз…» — его песня, а написал он ее 18-летним пацаном, когда в 46-м году «мотал» срок в Карелии.

— Со слов дядьки знаю, что в его песню вкралось одно искажение, — говорит Саша. — Вместо «Я к маменьке родной с последним приветом» должно быть «с последним поклоном». «Поклон» более соответствовал блатной сентиментальности тех лет, когда уголовник мог запросто кого-то зарезать, а через час в бараке под песни «проливать слезы»… Нет, разумеется, дядька никого не убивал, но в побоищах между «честными ворами» и «суками» на зоне свои шрамы получил — не раз их показывал, задирал рубаху.

— Я на пять лет младше брата и помню, что мама всегда хвалила его за школьные отметки, — заступается за брата Тамара Николаевна. — Но любил похулиганить.

…Начинал с кражи голубей в довоенном Ленинграде, а потом пацана воровать заставили война и голод. За детской колонией — взрослая. Пять раз бегал с зоны. За последний побег дали восемь лет. А всего по тюрьмам перекидывали одиннадцать лет. Вышел из-за решетки в двадцать пять лет и никогда назад не вернулся.

Сколько раз сбегал, столько и фамилию менял

На «Ленфильм» попал через год после зоны. Киношники сразу полюбили его за нескучный нрав и размах души. За все хорошее и прощали ему страсть к «выпивону». На киностудии Ивановский написал киносценарий по своей повести «Дальше солнца не угонят». Там один персонаж песню поет: «Черную розу, эмблему печали, При встрече последней тебе я принес, Оба вздыхали мы, оба молчали, Хотелось нам плакать, но не было слез». Сценарий прочитал Сергей Соловьев, и цитата попала в название его фильма…

На прощание — слово из трех букв

…Николай Николаевич внимательно слушает, взгляд его то загорается, то гаснет. В последнее время бойкот объявили обе ноги, так что даже на костыле передвигаться не может — рука-то дееспособная всего одна.

— Плохо говорю, — словно извиняясь, Николай Николаевич на мой уход с трудом «наскребает» два слова. И вдруг легко и ловко добавляет известное русское выражение из трех слов, одно из которых непечатное. Мы смеемся. Медики говорят, что при распаде речи легко даются почему-то лишь непечатные слова. А я думаю, что просто Ивановский остался в своем репертуаре — не может отпустить гостя без шутки.

P. S. Мы передали в помощь Николаю Ивановскому шесть тысяч рублей, присланных нашими читателями в фонд акции «Поможем любимым актерам». А еще благотворительную акцию в поддержку поэта организовали наши коллеги из газеты «Петербург-экспресс». Авось откликнутся поклонники песни «Постой, паровоз…».

Приуныли голуби,
Голуби блокадные.
Замерзали голуби
И на землю падали.
Почему вы, мальчики,
Хлеб им не бросали?
Потому что мальчики
Умирали сами.

Это строчки из второй, неизданной, книги Николая Ивановского, которая лежит в питерском издательстве «Деан».
— Скоро мы сможем напечатать книгу Ивановского, — сказал Игорь Адамацкий, главный редактор издательства. — Называться она будет — «На ней красивый шелк». Это лагерная проза, жесткая, но добрая, это истории простых людей, по разным обстоятельствам попавших за решетку…

Татьяна МАКСИМОВА.
«Комсомольская правда» от 19.12.2001